Гершанович Михаил Лазаревич

Профессор, доктор медицинских наук,
заслуженный деятель науки РФ, академик РАН,
руководитель отдела терапевтической онкологии
НИИ Онкологии им. проф. Н.Н. Петрова МЗ РФ

– Михаил Лазаревич, Вы родились в старинном городке Прилуки Черниговской губернии. Кто были Ваши родители? Как маленький Миша Гершанович стал ленинградцем?

– Я действительно родился в городе Прилуки. Тогда это был небольшой город в Черниговской области. Отец мой был рабочим, мать – домохозяйка. Я себя помню по детским воспоминаниям. Помню дом, где жили, помню столовую, спальню. Своего деда по линии матери я не застал, он давно умер. Помню бабушку со стороны матери. Я не застал мать отца, но деда хорошо помню. Отец был девятым ребенком в семье, и одна из его сестер была замужем за секретарем горкома. Они, к сожалению, все погибли во время оккупации немцами.

Уехали мы из г. Прилуки в 1928 г., последний раз был там в 1936 г. и больше не был. Прилуки сейчас трагичное название.

Я приехал в г. Ленинград и до Великой Отечественной войны жил в самом центре города в доме на улице Гончарной. Отец был рабочим, а мать оставалась домохозяйкой. Жили мы в одной комнате. В школу я поступил в 1932 году. В школу я ходил на Греческий проспект. Это было недалеко.

– Вы, Михаил Лазаревич, учились в лучших и старейших учебных заведениях Санкт-Петербурга и России: 155-я школа была учреждена в 1895 г. Высочайшим распоряжением Николая II; Военно-медицинская Академия – в 1798 г. императором Павлом I. Расскажите, пожалуйста, каким школьником был Миша Гершанович? Какие предметы были любимы?

– Действительно, замечательной была школа №155. Все 10 лет я там проучился. Школа была с очень строгими правилами. Часть преподавателей начала работать в школе ещё с дореволюционных времен. Трудно выделить кого-либо. Например, Лев Скрелин – учитель физики, учитель русского языка Надежда Федорова, особенно отличался требовательностью учитель химии, многие ученики любили его. Учитель черчения, несмотря на свой пожилой возраст, проводил прямую линию на доске без линейки. Учитель биологии и, наконец, гроза школы Наталья Сергеевна Панова. Мы страшно боялись попасть в кабинет к директору. Я так в течение 10 лет ни разу не попадал в кабинет, только во время блокады.

В школе во время блокады Ленинграда осталось только 30 человек из всех, учились в подвале. В блокаду впервые столкнулся со смертью. В сентябре 1941 г. взрывом бомбы были убиты 3 одноклассника. В школе лежали трупы погибших от голода людей. Мы занимались рядом, были одеты, в перчатках писали карандашами и очень ждали весну. Были случаи, когда прямо на уроках умирали ученики. Я помню, в печке нашел засохший батон, и с каким удовольствием мы его поделили по кусочку.

Мы сбрасывали зажигательные бомбы с крыш вместе с преподавателем литературы И.А. Ампелоговым. По слухам, он был профессором в Духовной академии и был оттуда уволен за любовь к «зеленому змию». Под звуки бомб он читал Маяковского, Блока. Читал мастерски, отвлекая нас от голода. Это он назначил меня: «Я вижу, что ты будешь врачом». И я действительно стал врачом, хотя в душе хотел стать кинооператором и часто баловался с фотоаппаратом. До сих пор блокадный класс встречается, хотя в живых осталось всего 15 человек. Дружба, скрепленная блокадой, остается. После демобилизации случайно получил комнату в доме 28 на том углу, где жили мои одноклассники. В доме 28 жил и в Таллинне, и сейчас живу в доме под номером 28!

– Вы окончили школу в военном 1942 году. Как Вы выбрались из блокадного Ленинграда?

– Я проучился в школе до мая 1942 г., когда нас вместе с матерью эвакуировали в деревню Кабона на берегу Ладожского озера. Я был только с матерью. Отца сразу забрали на фронт. Как сейчас помню, как нас и несколько семей вывозили на машине. И какая была тяжелая поездка через Ладожское озеро по льду ночью, когда вода захлестывала. У нас с собой ничего не было. В Кабоне я чуть не умер, так как съел кусочек хлеба и колбасы, что для пищеварения было тяжело. Поправлялся долго. Наконец мы осели в п. Пестове Новгородской области. Там жил мой дядя и много эвакуированных. Там же, в Пестовской школе, я получил аттестат с отличием на основании аттестата 10 класса Ленинградской школы. Там же я и отъелся после блокады. Мать осталась в Пестове и встретила много добрых людей, которые уверяли, что я должен стать врачом.

– Какая жизнь была у курсанта Гершановича?

– Я поехал в Военно-морскую медицинскую академию в г. Киров. Ехал около 10 дней, за длинную дорогу сильно издержался. К примеру, у меня не было носков, и я обернул ноги газетой. С вокзала я сразу пошел в академию на экзамен. У меня был диплом с отличием, я должен был сдать один экзамен, выбрал химию. Какие вопросы задавали, я не помню, их было много. Преподаватель Евгений Аркадьевич Максимюк спрашивал помимо всего и необычные вещи, и долго. Мне показалось, что я ответил правильно на вопросы, включая нашу блокадную жизнь в Ленинграде. Он меня подвел к ручке двери и сказал, что хватит, возьмись с другой стороны. Я решил, что экзамен завалил и пошел на вокзал. Но какое мое было удивление, когда меня на вокзале поймал этот преподаватель и сказал, что он поставил мне «пять». Так я и стал курсантом. Евгений Аркадьевич Максимюк оказался замечательным человеком, я подружился с ним, и наша дружба продолжалась и много лет после академии. Он стал заведующим кафедрой химии 1-го Ленинградского медицинского института и до самой смерти был моим близким другом.

В академии были лучшие специалисты: Мясников, Лазарев, профессор Нечаев и многие другие. Академия дала мне чрезвычайно много, хотя несколько курсов были трудны, особенно мне. В первые месяцы учебы я потерял память. На первом курсе я встретил своего друга, с которым когда-то играл в «казаки-разбойники», – В. Шустина, он был командиром отделения. Он «прикрывал» меня, спасая от зачетов, отправлял драить гальюн. Потом моя болезнь «раскрылась» и меня положили в нервную клинику госпиталя, где 1.5-2 месяца меня лечили и учили заново. Был один невропатолог, замечательный врач, который уверял, что это от голода и все возвратится. Нервная система не справлялась со всеми нагрузками. Более того, после выздоровления память настолько обострилась и ещё многие годы оставалась исключительной.

В академии было все – помимо занятий были лесозаготовки, стояли на посту в мороз и многое другое, что относилось к тяжелой военной службе. Курсантам ничего не спускалось. Матросская форма, кубрики с двухэтажными кроватями и многое другое. В 1945 г. академия вернулась на свое прежнее место в г. Ленинград и я именно здесь окончил ее.

– Вы окончили Академию и попали на Балтийский флот. Как складывалась Ваша жизнь?

– Именно в 1945 г. началась моя научная работа, тогда появилась моя первая печатная работа. Мне повезло, я попал к Николаю Васильевичу Лазареву, который определил все мое существование и дальнейшую деятельность. Это был замечательный человек, эрудит. Он брал к себе далеко не всех. В этот период много было тяжелых ситуаций, в частности, с самим Н.В. Лазаревым. Он написал замечательную книгу «Эволюция фармакологии», где цитировал классиков, в том числе и Альберта Эйнштейна. Это очень не понравилось кафедре марксизма-ленинизма и ее заведующему Бетаки. Над профессором Лазаревым был назначен суд чести. Уже было повешено объявление о суде. Мы все курсанты кафедры защищали профессора Лазарева как могли, выступали до суда. Был организован диспут, на котором в течение 2-х часов без бумажки Н.В. Лазарев «уделал» Бетаки под аплодисменты курсантов. Однако и это не понравилось кафедре марксизма-ленинизма. Конечно, все были взяты на учет. Но в день суда появилось сообщение Совета министров СССР и ЦК КПСС за подписью Сталина о том, что профессорам Лазареву и Саватееву присвоены звания Заслуженного деятеля науки СССР. Всё мгновенно прекратилось. Однако курсантов не оставляли в покое, кафедра марксизма-ленинизма готовилась к реваншу, с тем, чтобы отыграться на курсантах во время экзаменов. Я готовился к государственному экзамену по марксизму-ленинизму очень тщательно, мне помогали в этом другие курсанты, которые понимали ситуацию. Полковник Бетаки спрашивал меня 55 минут, я отвечал все. Наконец, в вопросе о роли Сталина в ВОВ я ответил «не конкретно», хотя все ответил правильно, и заработал «четвертку», единственную за всю учебу в Академии. Начальник Академии генерал Алексей Иванович Иванов вызвал меня и просил не держать злобу на все это, сказал, что готов предоставить на выбор Флот и должность. Так я очутился в Главном госпитале Флота. Таким образом, я не прервал связи с профессором Н.В. Лазаревым.

На флоте я прослужил 14.5 лет – с 1947 по 1961 гг. в одном и том же госпитале. С самого начала я занимался научной работой и в 1954 г. выполнил диссертационную работу, которую защитил в Академии в 1955 г. Еще 6 лет служил в госпитале начальником отделения. Замечательный коллектив был в госпитале.

– В 1961 г. Вы радикально изменили свой жизненный путь, вернулись в Ленинград и занялись химиотерапией. Вы были начальником отделения Главного госпиталя Балтийского флота и вдруг - младший научный сотрудник НИИ онкологии. Как это получилось?

– В 1961 г. Хрущев объявил «Общее сокращение вооруженных сил». Госпиталь, который до этого имел 1000 коек и располагался в большом количестве зданий, разбросанных по парку Кадриорг в Таллине, стал двухсоткоечным, в одном маленьком здании, и фактически превратился в лазарет. Многие члены коллектива ушли. Мне не хватило до пенсии полгода стажа и 5 лет службы. Очень жалко было бросать эту службу, я был подполковником медслужбы, был занесен в Книгу Почета госпиталя. Особенно тяжело было расставаться с медсестрами, которые провожали нас всех уволенных в запас со слезами на глазах. Ушли почти все начальники отделений. Так закончилась моя военная служба. Полковника я получил, будучи в запасе по распоряжению Президента России В.В. Путина.

В 1961 г. я устроился в Институт онкологии АМН СССР. Я пришел туда, т.к. близкий семье человек умер от лимфомы Ходжкина, поэтому я решил заниматься именно этой проблемой. Одновременно со мной пришла медсестра Л.В. Круглова. Я консультировал всех больных, а тогда в институте было 3 отделения: гинекология, торакальное и абдоминальное. Попутно изучал химиотерапию. Я имел тогда собственное маленькое помещение в тесном здании института. В институте я познакомился с замечательными людьми: Раковым, Холдиным и многими другими. Работал в должности младшего научного сотрудника, т.к. старшими сотрудниками были только доктора наук. В этот период я узнал Николая Николаевича Петрова, мне было поручено обслуживать его с медицинской точки зрения.

Мой друг и учитель Николай Васильевич Лазарев ушел из Академии и тоже работал в Институте. Он меня встретил как родного. И вот в 1963 г. дирекция института в лице академика Сереброва на заседании Ученого совета внезапно объявила, что я заслужил старшего научного сотрудника. В 1964 г. институт переехал в новое здание в поселке Песочный и впоследствии был переименован в НИИ онкологии им. проф. Н.Н. Петрова. В 1965 г. я получил отделение, вначале разбросанное по отдельным палатам. С этого момента началась настоящая моя жизнь в институте. Химиотерапия в этот период была довольно слабой, нельзя сравнить с тем, что имеем сейчас на вооружении. Однако и 30-40 лет назад у нас многое получалось, особенно с лимфомой Ходжкина. И сейчас есть живые с 34 годами жизни, вылеченные полностью от этой болезни. Удалось добиться того, что я стал «монополистом» в лечении лимфом Ходжкина. В институте я защитил докторскую диссертацию в 1980 г.

– Весь Советский Союз знал Вас как личного врача Анатолия Карпова, Вы неоднократно сопровождали его на важнейших турнирах. Как Вы стали доверенным врачом Карпова?

– В период работы в институте я познакомился с различными людьми, например, с А. Карповым. Постепенно мы сблизились. Уже в Ленинграде я помогал ему в трудные минуты. Когда он болел, а он часто болел, помогал как врач общей практики - она у меня была. Первый матч Анатолия Карпова со Смысловым состоялся в Ленинграде в Доме Культуры МВД. На матче были моя жена и ее подруга, которые находились в первом ряду и смущали Смыслова тем, что показывали свои ножки в коротких юбках. Карпов выиграл и с тех пор звал меня на все матчи. В частности, на матчи в Севилье, Москве и т.д. При всех интеллигентных качествах А. Карпова это было трудное время, которое лучше всего описано в книге Загайнова «Поражение». Он испытывал то же, что и я на всех его выигрышных матчах. А просмотрел я в целом более 200 партий – это было грандиозно.

– А в шахматы Вы играете тоже классно? Мне кажется, что Вы не можете что-то делать «неклассно».

– В шахматы я играл на уровне 1 разряда, но с тех пор, как посмотрел А. Карпова, больше в шахматы не играю.

– Говорят, Вы работали с Качугиным, которого ещё называют «Кулибиным ХХ века», изобретателем коктейля Молотова, тубазида и семикарбазид-кадмиевой терапии для борьбы со злокачественными опухолями. Это действительно так?

– С А. Качугиным я не работал. Однако к его работе отношусь со скептицизмом.

– Вы входите в список интеллектуальной элиты России. Вы относитесь к очень редкому типу учёных, не просто блестяще знающих любую отрасль онкологии, но и действительно самостоятельно писавших все свои работы: статьи, монографии. Вы чрезвычайно требовательны к себе, не допускаете никаких компромиссов с совестью. Кого из своих учеников Вы можете назвать Вашим продолжателем?

– Всего у меня 476 работ, включая 10 монографий. Разумеется, я писал их самостоятельно.

Продолжателями моего дела я никого не могу назвать. У меня был продолжатель В.Б. Кондратьев, который заменял меня в мое отсутствие по-настоящему. Он ушел из института и несколько лет назад умер. Для меня это большая потеря, и пока я не могу назвать никого.

– В последнее десятилетие химиотерапия развивается очень интенсивно, ежегодно, если уж не радикально меняется, то существенно «подправляется» тактика лечения. Какие изменения за последние два-три года, на Ваш взгляд заслуживают особого внимания?

– Химиотерапия за последние 2-3 года значительно поменялась. Целый ряд открытий продвинул ее вперед. Это таргетные препараты - гефетиниб, авастин, герцептин и многие другие, резко увеличивающие эффект химиотерапии. Большое значение имеют ингибиторы ангиогенеза. Химиотерапия в последние годы развивалась очень бурно и намного продвинулась вперед в лечении рака молочной железы, яичника, кишечника.

– Михаил Лазаревич, ходят байки о том, что Вас американские таможенники не досматривают. Или это не байки? Впрочем, мне это не кажется невероятным: в России нет онколога, не знающего Вас в лицо, и не только в России, сама тому была свидетелем.

– О том, что американские таможенники держат меня «за своего» – это байки.

– Вы завершили работу над фундаментальным трудом «Симптоматическая терапия в онкологии», аналогов которому нет и вряд ли будет. Какие планы на будущее?

– В 2007 г. была завершена работа над фундаментальным трудом – книгой «Симптоматическая терапия в онкологии», и ее издали. Это «бестселлер» по уверениям многих, возможно, это так. Предшествовал ей словарь по онкологии «Лекарственная терапия опухолей». Готовили переработанное издание книги.

– Знаю, что Вас в жизни меньше всего волновала карьера, звания и блага. Вы стали Лауреатом Государственной премии (и никогда не упоминаете об этом). Вас можно назвать Умом и Честью российской химиотерапии. Ваше напутствие нашим читателям.

– Ваш последний вопрос о том, что волновала ли меня карьера, звания, «блага». Действительно я стал Лауреатом Государственной премии за разработку методов химиотерапии опухолей одновременно с 7 сотрудниками из Онкоцентра. Я имею и другие награды. Вы называете меня Умом и Честью отечественной химиотерапии, я отнюдь не разделяю Вашего мнения. Какое напутствие Вашим читателям? Химиотерапия штука важная, но она не решает проблемы.

Беседу вела Мещерякова Наталья